Внимание! Требуется кот.         
  Второй этаж. Большая комната.    
  В доме имеется черный ход.       
  Обращаться по адресу такому-то.

- Я слышал кое-что о том,
Что здесь нужны коты.
Хочу наняться к вам Котом,
Вертящимся У Плиты.

- А я на редкость хороша.
Ходите мимо не дыша.
Была я, впрочем, в ноябре
Придворной дамой при дворе.

- Я не умею отдыхать.
Работаю круглые сутки:
Я буду днем усердно спать,
А по ночам ходить гулять
И есть и пить в промежутки.

- А я - Маэстро Старый Кис!
Спою за котлетку. А за две, за три -
Готов я выступить на ╚бис╩
Без микрофона в Большом театре.

- Довольно! Это не подойдет.
Совсем не такой мне нужен кот.
Мне нужно:
Чтоб кот ничего не ел,
Чтоб был красив и умен, и смел.
И чтобы при этом он имел
Четыре глаза и шесть ушей,
Чтобы избавить меня от мышей.

1962

В маленьком-маленьком доме
Всегда благодать и тишь.
Жила там кошка и кроме
Нее хвостатая мышь.

Однажды в маленьком доме
Кошка была голодна.
С тех пор в этом маленьком доме
Она проживает одна.

1962

О нет, нам в гости не пойти:
Одежда наша вся в шерсти.
Но где же, где же тот злодей,
Который пачкает людей?

По черной крыше в час ночной
Под всепрощающей луной
Он долго ходит взад-вперед
И крышу лапами скребет.

Потом - и летом и зимой -
Гуляет во дворе.
Потом является домой
На утренней заре.

Проходит в кухню мимо нас,
Изволит кушать рыбу,
И вновь уходит в тот же час,
Не говоря спасибо.

1963

Шутику и Альме
Коль вас, не чистя и не моя,
На свой диван пускает Зоя,
Следите, чтобы хвост и лапки
Лежали именно на тряпке!

.   .   .
Альма, Шутик! Минуту внимания!
Сплю на этом кровати-диване я.
И ни мясо, ни рыбу, ни колбасу,
Ни другие продукты питания
Прошу не приносить, не зарывать
Ни за, ни на, ни под диван-кровать!

197О

Однажды, денег накопив
И куру жирную купив,
Картошки, хлеба и горчицы,
И луку свежего пучок,
Я всех просила удалиться
И дверь закрыла на крючок.

Но с мамой звери в коридоре
У самой двери сели вскоре.
Ведь не нашли другого места
Для демонстрации протеста!

Хвостом по полу колотили
И непрерывно голосили.
Да, каждый из последних сил
Стучал хвостом и голосил.

(Я извиняюсь, мама скоро
Ушла к себе из коридора.)

Они сидели там вдвоем,
И каждый так просил и плакал!
Свистала Альма соловьем,
А кот при этом тихо крякал.
Как будто птицы, а не звери
Сидели у закрытой двери.

И сквозь ужасный свист и вой
Я голос слышала другой:

Твердила мама мне о том,
Что стыдно брать собаку в дом,
Чтоб так дразнить ее потом
И издеваться над котом...
Из дальней комнаты своей
Она кричала все сильней,
Чтоб я не мучила зверей,
Не запирала бы дверей,
Чтоб не была свиньей и дурой
И поделилась с ними курой.

И я глотала куру наспех,
Я подавилась куре насмех,
Я в ней костей не разбирала,
Как будто я ее украла,
Картошку я не покупала,
А у соседа накопала,
Как будто ем чужой обед
И гонится за мной сосед!

Я наконец открыла двери.
Как ураган, ворвались звери.
Сплясала Альма рок-н-ролл,
А кот вскочил ко мне на стол.

197О

Собака мне жить не дает:
Кусает и лапою бьет.
И нету спокойного дня,
А я все терплю и молчу.
Уж лучше сварите меня,
А больше я жить не хочу.

1968

Бывают кошки разные -
Голодные и грязные,
И сытые, и чистые,
Умытые, пушистые,
И серые, и белые,
И черные, и рыжие,
Бывают кошки смелые,
Нахальные, бесстыжие.

Бывают и трусливые.
Бывает очень страшно им.
Не все из них счастливые.
Не все из них домашние.

Вы их не обижайте,
Любите, уважайте.

197O

Почтовая кошка, тоща и пища,
Гуляет по ящикам, место ища
Для будущих маленьких серых котят,
Которые в ящике жить захотят.

Совсем непонятно, откуда и как
(Она это держит в секрете),
Живя среди писем и разных бумаг,
Она постоянно в декрете.

Главпочтамт

На работе, у нас на работе
Мы все время как будто в полете
В очень шумном большом самолете.
Вот такая у нас вентиляция,
Вот такая у нас беда,
Вот такая организация
Труда.

Тут часы за упрямые рожки
Тянут время - улитку унылую.
Плачут стены, страдают окошки.
Только светлое пятнышко кошки
Оживляет картину немилую.

А зовут это пятнышко Читой.
Взгляд у Читы смешной и открытый.
Вид у Читы такой неумытый!
Часто вижу ее в коридоре я
Под табличкою ╚Лаборатория╩.

1971

Чует он интуитивно,
Что будить меня пора,
Ведь недаром так противно
Он мяукает с утра.

Наблюдаю я спросонок,
Как он шкодит. Например,
По-хозяйски (поросенок!)
Открывает шифоньер.

Бледный нос пихает в щелку
(Преступления стезя!),
Лезет весело на полку
И садится где нельзя.

Там когтями он бряцает,
Потеснив слегка фарфор,
И глаза его мерцают,
Как зеленый светофор.

1972

Он настойчиво и рьяно
Причитает и поет.
За сопраною сопрано
Заунывно издает.

Мы сначала были рады
Слушать Шутькины рулады,
Но, конечно, эти трели
Очень скоро надоели.

Сыт, умыт, согрет, обласкан -
До чего нахальный кот!
Щуря узенькие глазки
Сел у двери и орет.

Не показывая виду,
Будто просто в коридор,
Тихо, тихо, тихо выйду
На серьезный разговор.

Нет нигде его, бандита.
И - пожалуйста! - молчит.
Только хвост его сердито
Из-под мебели торчит.

А возьму я книгу в руки -
Льются жалобные звуки.
И к тому же он виной
Нашей боли головной.

Шутик, ты не канарейка
И не оперный певец.
Замолчи-ка поскорей-ка,
Ах, заткнись же наконец!

О ты, пушистый сгусток лени,
Любитель рыбки и колбас!
Зачем избрал мои колени
И занял их на целый час?

Но вдруг в экстазе ласки бурной
Узнать я время захочу...
Издам я вопль нецензурный
И на работу полечу.

Было градусов двадцать мороза.
Серый кот ничего не сказал.
Словно верящий в силу гипноза,
Он стоял и смотрел мне в глаза.

Грустный хвост изогнул коромыслом,
А потом распушил, как павлин.
На хвосте его важно повисло
Много длинных замерзших пылин.

- Милый котик, пушистый, ушастый,
У меня - лишь безмясые щи.
По столовой ты ночью пошастай
И чего-нибудь сам поищи.

Я надеюсь, что Петр Иваныч,
Наш сердитый измотанный зав,
Закрывая столовую на ночь,
Вдруг уйдет, шницеля не убрав.

1973

За что люблю кота-болвана?
Вот, занимая полдивана,
Лежит, скучая, с видом хмурым
Иль занимаясь педикюром.

Вот у горячей батареи
Он брюхо зябнущее греет,
Вокруг порхают пуха горсти,
И к нам ходить боятся гости.

Вот, насладившись валерьяной,
Он повалился на пол пьяный,
Принявши тапочку за мышь,
Мурлычет он: ╚Шумел камыш...╩

У Гали кот. Зовут кота Максимом.
Его принес глава семьи.
Кота снабдили всем необходимым.
╚Живи, не бойся, все свои╩.

Игрушки... Книжки... Платья... Полотенца...
Диван... Обои на стене...
Кот не щадит ни слабого младенца,
Ни Гали, спящей на спине.

Я приезжаю в гости, плачут хором:
╚Максим - не кот, а сущий бес!╩
Максиму пальцем я грожу с укором,
Максим царапнул и исчез.

Он вдруг вспоминает, что тигра потомок.
Мерцают глаза из зашкафных потемок.
И ходит он боком, и съесть меня хочет,
И когти о коврик резиновый точит.

Иль, заднею лапой обои срывая,
На кухню летит, словно рысь молодая.
Летит, издавая воинственный клич
И лампы высокой пытаясь достичь.

О, прыть леопарда и львиная спесь!
Игра ягуара и грация тигра!..
Опомнится, бедный, и видит, что здесь
Не джунгли - увы! - городская квартира.

Лежит на диване, в тепле разомлев,
Как миниатюрный, но царственный лев.

Хоть Гена очень был влюбленный,
Не мог меня к себе привлечь:
Лежал меж нами Шутик сонный,
Как обоюдоострый меч.

У батареи в коридоре
Беспечно спит мой глупый кот.
Не знает он, какое горе,
Какое бедствие грядет.

Я церемониться не стану.
Программа действия проста:
Беру в охапку и к дивану
Влеку нагретого кота.

Он бьется, выгибая спину,
Он издает протяжный стон.
Напоминая Прозерпину,
Которую несет Плутон.

...Лежит. Мурлыкает. У бока
Я ощущаю теплый бок.
И я уже не одинока,
И он уже не одинок.

1974

...Я б написала полутьму подвала,
Где приютились серые изгои,
И дворничиху я бы написала
(Она - как великан с полотен Гойи),

Худых котят, играющих в подвале,
Страх и надежду кошки изможденной -
Чтоб люди, потрясенные, рыдали
Пред этой полосатою мадонной.

И вот уже ценитель, громко споря,
Стоит на том, что я, рисуя кошку,
В виду имела человечье горе,
А кошка - это только понарошку.

Забудь, глупец, красивую идею.
Художник - я, со мной не вступишь в драку.
Под этой кошкой я в виду имею
Несчастных кошку, лошадь и собаку...

Но я не Рафаэль, не Леонардо.
Бренчу слегка на тихой скромной лире.
Я - пешка, рядовой клиент ломбарда.
Никто меня не слышит в этом мире!

1974

Голуби выстукивают Морзе,
Шутик замер, глядя на окно.
Столько чувств, волнения на морде,
Словно смотрит страшное кино.

Ходит голубь жирненький, воркуя,
У кота подрагивает хвост,
И за ними издали слежу я,
Равнодушный занимая пост.

Да, приятно богом быть, не скрою,
Грозным богом этих тихих мест:
Захочу - окно сейчас открою,
Кот поймает голубя и съест.

Видеть в мире море горя,
Часто плакать и молчать...
Мне ль, великим людям вторя,
Зло и подлость обличать?

И такой ли мелкой сошкой
Перевернут будет мир,
Что над собственною кошкой
Далеко не командир?

Кто крадется, как Амур,
К моему ночному ложу?
Видеть я его не можу,
Только слышу: ╚Мур-мур-мур...╩

Исчезает без следа,
Лишь заря взойдет, светлея,
И его я, как Психея,
Не видала никогда.

Шутик мрачен, как туча.
Не глядит на консервы,
Треплет, часто мяуча,
Мои слабые нервы.

Мне поспать бы немного,
Так как смена ночная,
Он уж сел у порога,
Скорбный вой начиная.

Я - к нему. Все поняв,
Ускользает куда-то,
Уползает под шкаф
И глядит плутовато.

Но нагою ногою
Я его нагоняю
И ему, негодяю,
Я даю нагоняю.

Неспокойно наше море.
И взмывает на волне
Бедный Шутик, с бурей споря,
И взывает он ко мне...

Долго-долго, терпеливый,
Из последних сонных сил
Все приливы и отливы
Бедный Шутик выносил.

Уж как я его пинала,
Как я комкала кровать!
Как когтями одеяло
Он пытался удержать!

Но, томима злыми снами,
Я его в жаре ночной
Наконец волной цунами
Накрывала с головой...

Потому-то на кровати,
Где мы часто вместе спим,
Я не знаю благодати
Просыпаться рядом с ним.

Они гуляют, разомлев,
Жуют полезную осоку
Иль забираются высоко
На ветки вольные дерев.

В траве валяются они,
С восторгом лапочки сгибая,
И просят каждого: ╚Нагнись,
Погладь, я мягкая такая...╩

А ты, мой старенький малыш,
Как бедный родственник Вселенной,
У двери жалобно сидишь
В квартире тесной, толстостенной.

За дверью нет ни деревца.
Пойми, пушистый мой затворник,
Хочу от страшного конца
Тебя сберечь (машины, дворник...).

Недолго Шутик муху лапал,
Отдавшись прелести игры.
С дивана Альма слезла на пол
С солидной грацией горы.

И каждый был уведомляем
Ее хозяйским строгим лаем
О том, что в доме завелась
Недопустительная мразь.

Была охота всем охотам:
На подоконник прогнан кот,
Лишь Альма скачет бегемотом,
Да муха бедная орет...

Но, хоть у Альмы, как литавры,
Зубища лязгают во рту,
Победы праведные лавры
Достались тихому коту.

Уж солнышко светит не грея,
Увяли цветы и трава.
Зачем ты молчишь, батарея,
Зачем так жестоко мертва?

К шершавым притронувшись ребрам,
Ласкаю их, словно любовь
Отплатится бульканьем добрым,
Горячую вызовет кровь.

Но эти фальшивые ласки
Не будят ее ото сна.
Как будто принцесса из сказки,
Все спит, не проснется она.

И кот, словно холмик холодный,
Несчастен в своей наготе,
Нахохлен, как птенчик безродный,
Сидит у меня на тахте.

- Скорее меня обними-ка.
Чем жить в одиночку скорбя,
Согреемся, мой горемыка,
Ты - мною, а я - об тебя...

И Шутик покорнее тряпки
Лежит у меня на руках
И свесил белесые лапки,
Как будто парит в облаках.

Что за шум в квартире тесной,
Что за страсти в день воскресный
И в семействе двух Эзрох
Отчего переполох?

С что за кошкой черномазой,
Как с на редкость ценной вазой,
Ныне носятся Эзрохи,
Издавая охи-вздохи?

Чей жестоко-желтый глаз
Цепко щурится на нас
И гнусаво-гнусный глас
Нас царапает подчас?

Это черный и разлапый
Извивающийся бес.
Он, лукавый, тихой сапой
В дом, в постель и в душу влез.

То бесовское отродье
(Иль назвать небесной манной?),
Обойдя свои угодья,
Сразу стало писать в ванной.

Не пущу его туды,
Напущу туды воды.

Вот приходит черный дьявол,
Вот явился черный бес,
Впрыгнул, вскрикнул, чуть поплавал,
Крякнул, выпрыгнул, исчез.

Будет писать он у нас,
Словно ангел, в унитаз.

Позарез нужна жирафа,
Чтоб снимать кота со шкафа.

.   .   .
Очень я люблю у кошек
Треугольнички ушей.
Наш мошенник ловит мошек
За отсутствием мышей.

.   .   .
Коль кота волнует кура -
У него губа не дура.

.   .   .
Кис-кис - хвосты трубой,
Девиз: обоям бой.
Когтями по обоям...
Ужо задам обоим!

.   .   .
Этот котик небольшой
Черен телом и душой.

.   .   .
Черней ночного небосклона,
Черней плиты и телефона,
Угля, рояля, чугуна,
Смолы, чернильного пятна...
И лишь взглянувши на пашок,
Увидишь беленький пушок.
Да, и у нашего кота,
Есть ахиллесова пята!

1977

Его бесовский блеск и лоск,
Его изгиб, извив чертячий
И крик утино-поросячий,
Такой, что уши просят воск, -

Все в нем пленяет. Идол странный
С привычкой барской писать в ванной,
Он, как лиана, льнет к ногам,
Их обвивая. Оттого-то
Ходить - для нас теперь работа,
Как будто лазать по снастям.

Где б ни устроился для дремы,
Когда уходим от него мы,
Спешит за нами дьявол нежный
В своей настырности безбрежной,
Лишь ощутит, что мы ушли.

И плешь за чуткими ушми,
Нас опасенья не лишая
Изведать прелести лишая,
Утратила былую жуть
И не мешает нам ничуть.

И кротость с наглостью на пару
Явили вдруг такую чару,
Что даже беглый мой Пегас
Вновь тут - не окриком сердитым,
Не тщетною моей мольбой,
Нет, кот, притянутый тобой,
Глаз золотых твоих магнитом.

Напрасно, знаю наперед,
Сопротивленье длинным лапам:
Он нас измором, он нахрапом
И тихой сапою берет.

О чертов лоск, просящий ласк,
И прорезь глаз на черной маске!
О желтоглазый василиск,
Лишая риск, скрипучий писк,
Ты из какой же будешь сказки?
Кто автор твой - Булгаков, Гоголь,
Лем, Кафка, Гофман?..

Кот, не много ль?

1977

Скакали они и летали.
Из комнаты их выдворяли.
И дивные сальто-мортале
Они за дверьми вытворяли.

Они друг на друга горбами
Замедленно шли и шипели.
Все больше они свирепели,
И в воздухе пахло гробами.

И вновь подскочив и отпрыгнув
(Так слаженно - словно в балете!),
Хвосты устрашающе выгнув,
Играли красавчики эти.

Ты слаще, чем тортик,
Хорошенький чертик,
Когда бы не кортик
Когтей.

Как исполинская пылина,
Порхает пухлая Алиса
И кисти Рубенса достойна
Ее фламандская краса.

1
Зловещей грации настой,
Очей загадочный янтарь,
Ты басурманской красотой
Пленил меня, восточный царь!

Как лапа цепкая смугла,
К столу прилипнув, как смола!
Сама не знаю, как смогла
Тебя я выгнать со стола.

Уснул, обиду затая,
Лишь хвост рассерженный не спит -
Все бьется, вьется, как змея,
И даже, кажется, шипит.

2
Столь чистых, смугло-ярких глаз
Я не видала до сих пор.
Такой алмаз, такой топаз,
Такой роскошный светофор,
Что хочется творить намаз.

Крадется, как багдадский вор.
О Мустафа! О Измаил!
Опять ты что-то натворил?
За что красавца матюгают?

Он любит темные углы,
Сидит, застыв, как монолит,
Он сыт, блестит, как антрацит,
А очи желтые круглы
И, словно лампочки, мигают.

Он забирается на шкаф
И принимает позы,
И смотрим, головы задрав,
Его метаморфозы.

По жутковатости манер
В нем узнается царь химер.

Он в час, когда взойдет луна,
Наверняка пирует на
Прославленном соборе,
Где все химеры в сборе.

Розовоязыкий, желтоглазый,
Черный-черный бархат и вельвет.
Что уселся этакою вазой?
Что ты мыслишь, мистик и поэт?

Что такое - грусть или улыбку -
Прячешь ты под маскою божка?
Неужели, милый, только рыбку
Варит симпатичная башка?

Три черных-черных киски -
Как чертики в аду.
В фарфоровые миски
По порции кладу.

Наевшись, негритятки
Дерутся на лету.
Они играют в прятки,
В пятнашки и в лапту.

Диван-кровать. Диван - изба-читальня.
А заодно - рабочий кабинет.
А заодно гостиная и спальня
(Тут никакой двумысленности нет).

Среди бумажек, книжек и тетрадок
Привычно ходит крупный черный кот.
Он обожает этот беспорядок
И нюхает картонный переплет.

Мой кот интересуется стихами,
Которыми наполнена тетрадь.
Порою вырывает с потрохами,
Но больше любит на тетради спать.

Моих стихов вдыхая вкусный запах,
Как сладко спит! Какие видит сны?
Мой карандаш сжимает в мягких лапах,
И черный лик - загадочней Луны.

1977

Блестящий, черный, гладкий, словно клавиш.
Но в каждой черной лапе спрятан еж.
Ишь, выгибаясь, клянчишь и лукавишь,
И жалостную ноту издаешь.

О, как при виде ароматной туши
Вареной куры на столе моем
Вкруг ног моих, заламывая уши,
Ты обовьешься плюшевым плющом!

Бежит писклявый черный бегемотик
И разевает розоватый зев.
И с двух сторон торчит у ней животик,
И сверху Джинка - словно буква ╚эф╩.

Превратности кошачьего разврата,
Шокируя, вершились при гостях.
Но так мягка, так бархатно брюхата
Прелестная простушка на сносях.

Чернеет тело и желтеют очи,
Дрожит хвоста натянутая нить,
И очень жалко, жалко очень-очень,
Что мне котят придется утопить.

Вы с мышкой смешною играли,
Из варежки сшитой.
Ах, кошки, кого ж вы избрали
Своею защитой!

Горю я, о кошки, как свечка,
Погасну я скоро.
Нашли ж вы себе человечка,
Тверда же опора!

Живут, безмятежно играя,
Три маленьких зверя,
В незыблемость этого рая
По глупости веря.

1979

Жить бы тут, среди этой экзотики,
Чтобы стала она родной,
Чтоб мои любимые котики
Загорали вместе со мной.

Благодать, благодать великая,
Море Черное, Кара-Даг.
И лежали бы мы, мурлыкая,
Позабывши о городах.

Что ты села, как матрешка?
Час назад (шерше ля фам)
Ты скакала, как мартышка,
По обоям и шкафам.

И не верится, что эта
Черномазенькая тля
Обретала скорость света,
Развлекаясь и шаля.

У Топси морда, как у лорда,
Когда сужает фары он
Непроницаемо и гордо,
Как элегантный фараон.

Мяска откушавши сырого,
Помыв придирчиво усы,
Глядит надменно и сурово,
И равнодушно, как часы.

На холодильник севши, замер,
Как статуэтка, как святой,
Следя далекими глазами
За человечьей суетой.

1979