От автора

Николай Александрович Козырев отсидел десять лет в советских концлагерях за созданую им "реакционную" Теорию Времени. Приведшую вскоре, кстати, к открытию вулканизмов на Луне... Международная ассоциация астрономов наградила Николая Александровича Бриллиантовой Медведицей.

С Т И Х И     О     К Л И В Л Е Н Д Е

            Хоть встретил ты меня холодным ливнем,
            свою всю прелесть до весны тая,
            я сразу полюбил тебя, мой Кливленд,
            вторая в жизни родина моя.

            Вокзал, глаза друзей, и поезд скорый,
            и резкий отправления свисток...
            Пускай и мне судьба в дорогу скоро,
            но я узнал свободы суть и толк.

            Она души моей коснулась нежно
            свершеньями добра и чистоты.
            И я постиг - сбываются надежды,
            и я поверил - сбудутся мечты.

            И потому тебя, что добрым домом
            мне сразу стал, тоску гася мою,
            я в русском ладе, пусть и незнакомом
            тебе, тебя восторженно пою.

            Хоть встретил ты меня холодным ливнем,
            свою всю прелесть до весны тая,
            я сразу полюбил тебя, мой Кливленд,
            судьба непостижимая моя.

      1973

            Вл. Маяковский, "Красавицы".

П А Р И Ж

            Париж, Париж, таким ты и не снился
            и в давних, добрых, дерзких, дивных снах,
            каким грозой омытый, вдруг открылся
            из моего автобуса окна.

            На заднем примостившимся сиденье,
            красой твоей сраженного меня
            уже не сны пленяли и виденья,
            но явь, чаруя и к себе маня.

            Париж, Париж, я благодарен духу,
            что при рожденье в душу мне проник,
            дал осязанью, зрению и слуху
            дар зодчества постичь и суть и лик.

            Я радуюсь, Париж, круговороту
            высоких, древних, звездных площадей,
            и улиц рекам бурным и бессчетным,
            и сонмам в пене их машин, людей.

            Жемчужинами с Эйфелевой башни
            блестят дворцов под небом скаты крыш.
            Бульвары славлю я твои как пашни
            мы славим, хлеб родящие, Париж.

            Когда придет однажды - днем ли, ночью,
            чтобы войти в меня навеки тишь,
            среди других воспоминаний прочих
            быть памяти и о тебе, Париж!

      1987

А К А Ц И И     З А П А Х И

            Акации запахи терпки,
            Глубины небес ясны.
            Какою измерить меркой
            на город наплыв весны?

            На город, лежащий в дреме
            у порта, где корабли
            собрались из незнакомых,
            несбыточных стран земли.

            В который лучи рассвета
            безудержно пролились
            на самые камни эти,
            что мы целовать клялись...

            Травинки клочок зеленый
            меж ними, он рвется ввысь.
            Ты к нам не всегда благосклонна,
            ты вечно бесценна, жизнь!

      1946

Г А Р М О Н И Я

            Я к музыке причастен с детства,
            к ее гармонии ключи
            я вместе с генами в наследство
            серебрянные получил.

            Еще не различая четко -
            то синь небес ли, глаз ли синь,
            душой, как сот живой решеткой,
            мед звуков пил от до до си.

            И очарованный сплетеньем
            их в звонкий и прозрачный строй,
            жил, погруженный весь в смятенье,
            или восторженность порой.

            О, век двадцатый, что привычно
            любить и гневно нам корить -
            сумею ли ключом скрипичным
            в тебе гармонию открыть?

            О, век, и добрый и суровый,
            учивший и могилы рыть -
            сумею ли в тебе басовым
            я дисгармонию закрыть?

            Я к музыке причастен с детства,
            творить она зовет - не млеть.
            В гармонии таится средство
            ее достигнуть на земле.

      1987

Б А Б И Й     Я Р

            Над Бабьим Яром памятников нет -
            весной там для скота отличный выгон...
            Как хорошо, что ты сумел, Поэт,
            из жарких строф свой памятник воздвигнуть.

            Под ним, весь отданный во власть тоске,
            стою и вижу, словно в темной бездне -
            миллионную убитую Ракель,
            миллионного убитого Ибн Эзру.

            Ушедших не вернуть, не воскресить,
            и строчки нижутся не вдохновеньем -
            страданием, пусть даже слог красив
            их светлой памяти стихотворения.

            Земля у нас щедра, тучны стада,
            хлеба все выше, меньше всходов жидких,
            мудреют люди, но скажи, когда
            средневековья сгинут пережитки?

            Я вместе с русскими шагал в строю,
            когда нависла гибель над Россией,
            ходил в разведку, пролил кровь свою,
            и отдал бы и жизнь, когда б ее спросили.

            И в каждом новом грамме вещества,
            что всей страной мы добываем разом,
            по выданным мне родиной правам
            есть мой и пот, и пыл, и труд, и разум.

            И если русский взвиться в космос смог
            сквозь паутину всех земных инерций -
            его ракеты электронный мозг
            питало кровью также наше сердце.

            В моей крови еврейской русской нет.
            Культура - есть. Ко всем антисемитам
            в душе моей презрение, Поэт,
            к простым, и кто у власти - к именитым!

      1961

От автора

В 1945 году я работал в Киеве, бывал в Бабьем Яру. По распоряжению городских партийных властей туда свозился строительный мусор. А над могилами расстрелянных евреев мирно щипали сочную, яростно проросшую траву коровы и козы окрестных жителей...

            Конечно, лучше о счастьи петь -
            улыбки его предвестницы.
            А если голос мой глух - не медь,
            жилище - цензуры гебешной клеть,
            чувства - страданий вестницы?
            Если олаврены
            власти и ложь,
            разве о радости строчки нанижешь?
            Бумаги клочок,
            карандаш,
            расстревожь
            песней о грусти -
            мне она ближе.

      1967

            В одиночном заключении -
            в том признаться не стыжусь,
            я по воле Провидения
            десять лет как нахожусь.

            То же солнце светит с неба нам,
            те же шлет свои лучи,
            но безлюдие - и в небыль я
            сам себя и заключил.

      1983

Х И Л К Р Е С Т

            Я устал от потерь...
            Ты в удачу поверь -
            говорил сам себе лишь вчера - как нарочно,
            перед нами сегодня вдруг заперли дверь,
            оперировать будут внезапно и срочно.

            От людей в стороне,
            суеты в стороне,
            в одиночестве - что здесь обычней и проще? -
            сострадая и в жалости плавясь огне,
            я слагаю вот эти стихи моей тёще.

            Так мы испокон века
            тех женщин зовем,
            кто давно, далеко, и стройны и красивы ,
            и под сердцем своим, и во чреве своем
            нам любимых для жизни и в жизнь приносили.

            Я пишу этот стих.
            Я впервые постиг,
            неразумный, а где-то, порой, и упрямый,
            пусть мне Бог - Он не строг - те грехи да простит,
            что была да и есть мать жены и мне мамой.

            Океан за стеной...
            На земле мы иной -
            так сложилось - свою не предав, пребываем.
            Хоть неистов наш век, только слаб человек,
            грусть ему не унять по родимому краю.

            В том краю - ему б жить! -
            сын у мамы лежит
            в никогда не увиденной ею могиле,
            и над ней может всходы нещедрые ржи,
            может крест, придорожной изъеденный пылью.

            Он остался вдали,
            край родимой земли
            и воспетой и проклятой многократно,
            где за истины соль получали в висок,
            из которой подались бы все в эмигранты.

            Нас куражило зло,
            только нам повезло:
            мы ушли, мы причалили к Новому Свету.
            Как когда-то ходить в нем себя нахродить
            нас учила примером она и советом.

            Океан за стеной...
            Нет, не шли стороной,
            а порой и в упор нас разили утраты.
            Мы обязаны ей жизнью в жизни своей
            новой, трудной порой, но свободой богатой.

            От людей в стороне,
            суеты в стороне,
            в одиночестве - что здесь обычней и проще? -
            сострадая и в жалости плавясь огне,
            я слагаю вот эти стихи моей теще...

            Так мы испокон века
            тех женщин зовем,
            кто давно, далеко, и стройны и красивы,
            и под сердцем своим, и во чреве своем
            нам любимых для жизни и в жизнь приносили.

            Только кто этот друг,
            что с улыбкою вдруг,
            направляется шагом ко мне поспешным
            и в халате - да это ее же хирург,
            я читаю в улыбке его - успешно!

            О, стремителен век
            как и времени бег...
            Пусть всегда как в твоей в душах наших пребудет,
            твоя мудрость о, мама, и строгость к себе,
            доброты твоей ширь, и любовь твоя к людям.

Декабрь, 1982.

И спустя ровно четыре месяца, как точно и было предсказано улыбавшимся хирургом...

К Р У Ж И Т С Я     Ш А Р     З Е М Н О Й

            Зачем Ты нас казнишь ее страданьем,
            что ширит в душах наших крик и боль -
            чтоб легче было с нею расставанье
            в холодный день весенний, голубой?

            Ты мудр, светел, чтим, Ты добр и вечен,
            за что - поведай тайну эту мне -
            кто в жизни был предельно человечен,
            к Тебе идет в предельных мук огне?

            Кружится шар земной, все ходит кругом,
            дням счет потерян, вот опять рассвет,
            мы в муках общих мать теряем, друга -
            Бог есть на свете, милосердья нет.

      1983

           
            Мы на пороге расставаний
            таких, что дай хоть руку сжечь,
            уже не будет ни свиданий,
            ни с кем не будет больше встреч.

            Но убеленным сединою,
            никак не взять того нам в толк,
            что все смешается с землею,
            что обрело в ней свой исток.

      1968

С Е М Ь Д Е С Я Т     С Е М Ь     С У Т О К

            Если я когда-нибудь
            зарифмую строчки,
            в них не жизни вскрою суть -
            ее оболочки.

            Где сегодня темы те,
            пища вдохновению?
            Если пусто в животе,
            как-то не до пения.

            Теоретики, стремясь
            вколотить в нас знания
            диамата, дали связь
            быта и сознания...

            Власти гневны и глухи,
            хрустим в их объятиях.
            Мысли выложишь в стихи -
            решеткою платят.

            Я покоя вас лишу,
            из КГБ черти -
            то, что кровью запишу,
            не стереть и смерти!

      1953

От автора

13-го января 1953 года, в день сообщения о "кремлевских врачах" я был вызван к следователю капитану Махненко, на столе которого лежал этот стишок, услужливо в "наши славные органы" кем-то переданный... Камера предварительного заключения, одесская тюрьма, одиночка, общая камера - это мифическое число суток провел я однажды в условиях чисто советской пенитенциарной системы.

Меня, как и сотни тысяч других ни в чем не повинных людей, смогла спасти, как общеизвестно, только смерть Сталина.

            Молодые уходят годы
            безвозвратно в глухую даль.
            Вот и близится вечный отдых,
            где не будет терзать печаль.

            Каждый бой - шаг навстречу смерти,
            жизнь грусти одной полна.
            Рок, судьба человеком вертит
            как челном рыбака волна.

            Мне не страшно, что смерти холод
            проникает в душу мою,
            я душою давно не молод
            и в боях о войне пою...

            Отступления боль изведал,
            эту вызнал я благодать.
            Зная, верю - будет Победа,
            только мне ее не видать,

            и не нужно - я тем уж счастлив,
            что своей послужил стране,
            и в постигшем ее ненастьи
            в гуще драк был, не в стороне.

            Тем уж счастлив, что в этом аде
            из обломков машин и тел,
            ради родины - Родины ради,
            смерти просто в лицо глядел.

            Молодые уходят годы
            безвозвратно в глухую даль.
            Будь ты проклят, презренный отдых,
            трижды проклята будь, печаль!

      Декабрь, 1941,
      Подмосковье.

От автора.

В декабре 1941 года наш полк принимал участиях в боях под Москвой. Уже потом был Волхов, где ранило. Мясорубки не забыть. В живых остался - случайность.