Концерт Инны Тудаковой в Центральном Доме Журналиста
Театрализованное представление. Моноспектакль. Вначале Инна
появляется в галошах, халате и со шваброй. "Уборщица" случайно
замечает включенный микрофон и начинает пугливо
пробовать петь, вскоре обнаруживая голос с недюжинной глубиной чувства и страдания. Через некоторое
время она уже оглашает ещё не нагревшиеся
стены Домжура могучим воплем "Степь да степь широкая" √ этот стон у нас песней зовётся. Затем платок
заправляет за уши, отчего становится
лопоухой и исполняет "Хава Нагилу" шёпотом, сиплым сорванным голосом, с настоящими слезами,
льющимися по лицу.
Зрители уже в состоянии гипноза и готовы вслед за ней идти по пустыне разделять печаль изгнанного народа. Уйдя на несколько секунд
за кулисы, она впархивает на сцену уже в эстрадном платье, перьях и парике. Кокетливо размахивая то большим пером, то букетиком, она поёт
всё новыми несвоими голосами. Мне физически больно слышать,
как не смыкаются её натруженные
связки. Дикие крики перемежаются с шёпотом и к счастью порой выливаются в чистую воду нормального ровного
пения. После этого следуют
мяукающие нотки пожилых кокеток прежних лет, переходящие в музкомедийный
полуакадемический вокал - а Инна двигается по сцене изящными выверенными движениями, над которыми кроме природы
явно поработала ещё и рука умного режиссёра.
Лицо аккомпаниаторши начинает заливать румянец неподдельного восторга, она ловит каждое дыхание
певицы и заполняет паузы во время смен
личин.
═Инна исчезает за
кулисами и появляется уже в мужском костюме.
Следует блок песен Петра Лещенко. В рекламе концерта использовался слоган "Пол и потолок Инны Тудаковой" -
так продюсеры играли на идее смены
пола по ходу спектакля. Но═ это напрасно - Тудакова остаётся существом
женского рода, брюки и шляпа - только удачно найденный антураж. Каждую
её позу и жест можно снимать на рекламный
плакат. При этом у неё всё время нет лица - несмотря на то, что все его черты преувеличены. Какая
она вообще, в жизни например √ вне "священной
эпилепсии камланья"? Силовой сгуток актёрской концентрации непрерывно висит у неё перед лицом и
заслоняет нормальное выражение. Это действительно
спектакль - нет ни единого несыгранного момента. Я всё ещё пытаюсь понять её внешность. Она не
стремится выглядеть певицей. Она актриса.
Поэтому не боится представиться любой - корчащей рожи, растягивающей своё лицо, как резиновую маску. Периодически мне
кажется, что вместо человека я
вижу одежду, болтающуюся на плечиках, и маску, искривляющуюся на невидимых пальцах кукловода.
Несоразмерно огромный рот, непонятной конструкции и цвета
причёска, дико горящие
одновременно слезами и восторгом глаза, обрамлённые тяжёлыми кругами - всё это палитра, которой
пользуется певица, доводя своих слушателей
до тихого безумия. Поток энергии, льющийся со сцены, мощен, надрывен и ярок на грани вульгарности.
Инна начинала в театре Елены Камбуровой
- её и Камбурову объединяет актёрская школа песни, но различает интенсивность манеры. Филиграннная, интеллигентная
Камбурова поёт тихо и даёт волю
голосу лишь в редкие кульминационные моменты. Тудакова рядом с ней - как огнетушитель рядом с дезодорантом.
Она сдирает с себя на сцене кожу,
заставляя зрителя созерцать это с ужасом и
восторгом.
Но вот достигнуть умения самому оставаться тихим, зато сдирать кожу со зрителя, бросать его в
жар и мороз - вот это искусство я бы
поместила на более высокую ступень. Сравню это с тем, как я, будучи совсем новоиспечённым собаковладельцем,
бегала вокруг своей Дуси, пытаясь
спровоцировать её поиграть. Она наблюдала за мной не без интереса и величаво крутила головой, не сходя с места. Со
временем я научилась бросать
собаке палочку - она страстно полюбила эту игру и готова была бегать или плавать за ней полного изнеможения. Вот,
извините за аналогию, такая
палочка для зрителя - это нюансы, богатая палитра оттенков. Не разных красок, а тончайших различий внутри каждой
из них. Впрочем, я увлеклась
посторонними соображениями. А на сцене происходили события, близкие к полтергейсту - грохнулся и разбился высокий
бокал, игравший скромную роль
символа одиночества на маленьком, как бы из кафе, столике. Инна не испугалась и пошла по осколкам, отыграв событие
на уровне символики разбитого
сердца. На следующей песне она отклонилась,
держась рукой за крышку рояля, и тут сценический мирок дрогнул, заставив зрителей подвиснуть в воздухе - рояль
поехал, за ним, не переставая играть,
со стулом побежала пианистка, Инна спохватилась и двинула рояль обратно - пианистка со стулом отскочила
назад - и так они, не переставая играть
и петь, колебались несколько секунд, отчего с залом случилась истерика восторга. Ну кто же знал, что
эта махина здесь так легко двигается
одной рукой! Но мнение свидетелей события, по-моему, было единодушным - эту сильнодействующую
фишку теперь надо обязательно ввести в
спектакль на законных основаниях.
Допев романсы, Инна опять исчезла и возникла, наконец, в образе, который подошёл ей больше всех - Пиаф. Парижский воробушек, уличная певица в дырявой накидке и платье с недовязанным рукавом - в соответствии с воспоминаниями о премьере, на которую Пиаф вышла, не успев доделать к ней первое в жизни приличное платье. У Инны до Пиаф теперь уже явно не хватало голоса, но это компенсировалось ═соответствием на уровне эмоции, позы и жеста. Понятно, что многочисленнные последовательницы Пиаф копируют в основном её мощь и громкость, но никто не в силах поддержать своё исполнение такой же, как у великой парижанки, глубиной и силой. Могучее пение Пиаф было мягким и спокойным - увы, его ксероксы получаются крикливыми. Но это замечание я оставляю за скобками, потому что никому не дано повторить гениальность.
Не буду перечислять бесчисленные режиссёрские находки - в этом плане спектакль сделан очень хорошо. В целом, я очень рада, что сходила на него и лишь жалею, что раньше не узнала про существование Тудаковой - говорят, её предыдущее шоу было ещё сильнее и в нём она выглядела более естественной. Хотелось бы пожелать ей и здесь не всё время находиться в запределе, а иногда возвращаться в человеческую форму. А также как-то спасти безжалостно убиваемый голос - позаниматься и полечить его, что ли.═ У Тудаковой есть свой зритель - зал Домжура был заполнен с точным аншлагом экзальтированными тётеньками и дяденьками.═ Жаль, что так мало молодёжи. И неэкзальтированной публики: хрупкие и тихие зрители не выдерживают напора и сбегают на более спокойные концерты. После финала тёти с букетами ринулись через сцену в гримёрную, а на меня бросился незнакомый дядя - упершись руками в мои подлокотники, он проорал мне в лицо, что сидеть на первом ряду и пить воду из бутылочки (каюсь, грешна, жажда мучила) может себе позволить только безобразно воспитанный человек! Я конечно сверхутончёнными манерами не отличаюсь, но и на людей не кидаюсь (тем более - мужчина на девушку - наверное этим с его точки зрения занимаются на досуге истинно интеллигентные люди). Эта небольшая деталь, правда, показывает степень возбуждения, с какой расходилась публика.
О. Арефьева, январь 2001