В 90-х годах Анатолий Тоболяк переехал на жительство в Израиль. К сожалению, его уже нет с нами, он скончался в 2001 году...

• История одной любви. Повесть.
  (113K)
  Последняя коррекция: Tuesday, September 12, 2006 21:46

  Повесть была отсканирована с журнала "Юность" Анной http://www.oldbook.nm.ru/ Поскольку я долго искал эту повесть, Анна написала мне, и я перевёл повесть в текстовой формат, после чего Анна разместила у себя на сайте текст вместо "тяжелых" картинок.
  
  

• Во все тяжкие... Повествование.
  (452K) *)
  Последняя коррекция: Wednesday, March 01, 2006 00:09
• Письма туда и обратно.
  (216K) *)
  Последняя коррекция: Sunday, March 05, 2006 00:43
• Попытка контакта.
  (148K) *)
  Последняя коррекция: Tuesday, March 07, 2006 00:01
• Записки "командированного".
  (23K) *)
  Последняя коррекция: Wednesday, March 01, 2006 02:00
• Откровенные тетради. Повесть.
  (209K) *)
  Последняя коррекция: Tuesday, April 11, 2006 00:37
• Папа уехал. Повесть.
  (70K) *)
  Последняя коррекция: Wednesday, April 12, 2006 15:09
• Двое в доме. Повесть.
  (88K) *)
  Последняя коррекция: Friday, April 14, 2006 00:45
• Стихи.
  (13K) *)
  Последняя коррекция: Friday, March 03, 2006 11:43

Стихи Анатолия Тоболяка.

Охотник.

От кутежей его трещали
Распахнутые города.
Не кашей с маслом, не борщами
Он угощал друзей, когда
Занес туда его пропеллер
От дальних стойбищ и снегов.
В мир, оглущающий капелью..,
И окунулся, как в купель он,
У черноморских берегов.
Но прежде были Киев, Рига –
Сплошной невыносимый крик.
И деньги нес он, как вериги,
Стараясь сбросить вес вериг.
Пред ним распахивали двери,
И рос друзей медовый круг.
И вызывали на доверье,
Дыша, как дышат при каверне,
Прекраснейшие из подруг.
Когда заказывал «Особой»
Иль дефицитнейший продукт,
Считал: - Вот это будет соболь,
Вот белка. Это – бурундук.
Тогда в глазах мели метели,
Вдруг освещая весь ландшафт…
Шарахались интеллигенты,
С ним пившие на брудершафт.
…И вот теперь, на побережье,
Он слушал праздничный хорал,
И, нерасчетливый как прежде,
Не загорал, а обгорал.
И вечером в уюте женском,
Где все кричали: - Пей, старик!,
Где все его считали жертвой,
Одним веселым, вольным жестом,
Он сбросил тяжести вериг!
…В глухое стойбище на Непе
Он прилетал в разгар зимы.
Опухший, черный, будто нерпа,
И говорил: - Гуляли мы!
И, вслушиваясь в звоны ботал,
Дрожа под грудой одеял,
Как говорят: - Я поработал, -
Он говорил: - Я погулял.
Потом, запасшись карамелью,
Махрой, галетами, крупой,
Свистел собак, кричал: - Эй, звери!,
И, градусы плевком измерив,
Он уходил своей тропой.
Вскипало ложе карабина,
И сталь, нетронутая ржой,
И в прорезь выступал картинно,
Весь белый, как из карантина,
Облитый инеем сокжой.
И соболи в его капканах,
Настроенных наверняка,
Плясали смертные канканы
Вплоть до последнего рывка.
И пил он снег. Жевал он щавель.
И отпуск ждал, чтоб как тогда
От кутежей его трещали
Распахнутые города.
1968 г.

Бойня.

Не врите, что вам не больно
Зрителем быть на бойне!
Ложатся оленьи туши
Под блеск прямого ножа,
И кровь на лезвии тускло
Мерцает, как будто ржа.
Я видел такую бойню!
На груде недвижных тел
Нож мясника разбойно
Ворочался и свистел.
Сначала били в затылок,
Патронов не тратя зря,
И очи оленьи стыли,
Как мартовская заря.
Затем, ошалев от буйства,
В работу вступал топор,
И бил по костям, как будто
По клавишам бил тапер.
А рядом, крутя носами
И лая на все басы,
Как будто сбежав из псарни,
Шныряли блудные псы.
Мясник с добротою кроткой,
Открытый, как на духу,
Швырял в охрипшие глотки
Горячую требуху.
Рукой не боясь касаться
Недвижных оленьих сердец,
Кричал: - Налетай, красавцы!
И был этим псам отец.
На бойне, в глуши неблизкой,
Я понял с минуты той,
Как близко стоит убийство
С убийственной добротой.
1965 г.

Прощальное.
(Друзьям)

Дремучая тоска заест –
К такому я готов уделу –
Когда свершится мой отъезд,
Когда я понесу свой крест
В иных краях, в чужих пределах.
Когда я одинок, как перст,
Познаю Хайфы и Хевроны,
О, как же будет мне хреново!
Дремучая тоска заест.
И странно: полетев на вест,
Опять предстану на Востоке.
Под солнцем тамошним, жестоким
Дремучая тоска заест.
На исторических песках,
под истеричный плач раввинов,
возможно, испытаю страх
растерянного славянина,
который на ЭСССЭР
прошел от севера до юга.
По матери я старовер,
А по отцу – сибирский юде.
И посетить не премину
Святое место – Стену Плача.
И, всех припомнив, не иначе
Об этом Острове всплакну.
Тоски горючей не избыть!
Скажу, евреям не в обиду,
Как видно, мне не быть хасидом,
Сефардом праведным не быть!
Поскольку мне не позабыть
Ни этот край, ни наши лица,
Я обречен во снах томиться,
Метаться и по-волчьи выть.
Не зная идиш и иврит,
Влачиться буду безъязыким.
Счастливо сердце воспарит,
Услышав русский мат великий.
Вопрос: какого же рожна
Я ухожу в иное поле?
Ох, тяга к странствиям сильна,
Целебна, благостна она,
Как опохмелка с перепоя!
Мне этот Остров домом стал.
Ему я не нанес урона.
И вот коленопреклоненно
Молюсь, чтоб жил и процветал.
Я сладко ел и сладко пил.
Я денежки познал шальные.
Я три рубашки накопил,
А также джинсы запасные.
Душа трепещет и дрожит.
ПО сути, путь лежит к погосту.
Прощаться – это так непросто.
Но, чудится, как Вечный жид,
Сюда, друзья, нагряну в гости.
28 апреля 1998.

Брату.

Израиль, благословенная страна,
Прими семью брательника в объятья!
Не изрыгай на беженцев проклятья,
В разлуке с родиной не их вина.
Ты приюти. И щедро озари
Морским простором,
                      светом древней суши.
И отогрей озябнувшие души,
лозою виноградной одари.
Неважно, что неведом им иврит,
А также недоступен мудрый идиш.
Израиль, ты проницателен и видишь,
Какой надеждой их душа горит.
Не огорчай, Израиль, своих гостей,
Прибывших из небытия России,
Где снег метет, секут дожди косые…
Страшней ж всего – безумие властей.
Гостям неведомо дыханье синагог,
И древнее Учение благое…
Но знает Всемогущий Общий Бог,
Как свято беззащитны эти гои.
А ты, Израиль, по-братски помоги
Преодолеть душевную разруху.
Они – не террористы, не враги –
Соратники по разуму и духу.
Ты, Мойша хайфский, их не обижай.
Ты, Хаим тель-авивский, будь покладист.
И уважай, а также ублажай,
Приумножай добром
                      сердечный кладезь.
…А я пока на дальних островах
Продолжу изучение Расеи.
Жизнь здесь несет свирепой каруселью,
Вселяя в душу неуемный страх.
И, кажется, что вот сейчас сорвусь
И расшибусь премерзко и пребольно
И закричу:
                      Ну, знаешь, бабка Русь!
Поиздевалась вволю ты, довольно!
И легкокрыло брошу я страну,
Покину я пределы эти наши…
Отечество! Любимая параша!
Не прокляну, а горестно всплакну.
И восхвалю, и воспою стихами…
А в Тель-Авиве брат рукой замашет.
И я ему скажу: - Ну, здравствуй, Хаим!
А он ответит: - Ну, привет, Абраша!
31 октября 1997 г.